5 июня 2021 года, во вторник 7-й седмицы по Пасхе,
на 93-м году жизни преставилась ко Господу
наша старейшая прихожанка

Евгения Петровна Васильева.

Отпевание состоится в нашем храме в пятницу 18 июня в 11:30.

40-й день — 24 июля

На ее глазах и при ее участии пробуждалась жизнь православной Москвы второй половины ХХ в., вновь поднимались Даниловский и Донской монастыри, возрождалась Оптина пустынь, был передан верующим наш Троице-Голенищевский храм.

Проживая на Потылихе, Евгения Петровна горячо молилась о строительстве там храма св. равноап. Марии Магдалины.

Наши искренние соболезнования родным и близким.

 

Помещаем здесь интервью, взятое у Евгении Петровны в 2007 году для октябрьского выпуска «Киприановского источника — выпуск 10(19) 2007

 

Юлия Харитонова:

– Евгения Петровна, я знаю, что вас многое связывает с Свято-Троицкой Сергиевой Лаврой. Расскажите, пожалуйста, об этом.

Евгения Петровна:

– Это было в 1986 году. Я приехала в наш Храм Воскресения Словущего в Брюсовский переулок, к Владыке Питириму, в день попразднства Воздвижения Креста Господня. Меня Ванечка, иподьякон владыки, остановил (сейчас он давно протоиерей): «Что вы, что вы не подходите к нему? Он только что приехал из Загорска, там пять человек сгорели, и несколько в больнице». Я шапку в охапку и поехала туда. Подхожу к вратам Лавры, а туда не пускают. Тогда я решила воспользоваться знакомством с одним семинаристом, попросила его. «Нет, никого, ни туда, ни сюда не пускают». Я тогда прошу: «Скажите хоть, где пострадавшие, в какой больнице?» — «Вас туда все равно не пустят». Но больницу все-таки назвали, и я поехала туда. Еду, а сама думаю: «Меня не пустят. Кто я такая?» Спрашиваю в автобусе, пытаюсь уточнить дорогу, а какая-то женщина и говорит: «Я еду в эту больницу». — «Можно я с вами пойду?» — «Пожалуйста». Господь прямо как шапку-невидимку на меня надел. Я и проходную прошла, и пришла к ним на второй этаж.

Девять человек семинаристов лежали в больнице. Пять сгорело: Владимир, Дмитрий, Владислав, Ярослав, Игорь. Ребята прыгали со второго этажа, у них были переломы, ожоги. А двое оказались в комнате, где окно было заколочено. Когда стали они гореть, то очень кричали от боли, и в соседней комнате услышали. Николай Боишко, семинарист, ещё с кем-то, побежали, достали топор, бросились отдирать доски. Вытащили одного, а другой выпрыгнул сам. Один из этих двоих лежал с ожогом рук, он со слезами на глазах говорил: «Какой я грешник! Ребята сгорели, а я остался, Господь меня не взял». Он как в забытьи видел этих пятерых: как будто на паперти в Троицком храме стоит преподобный Сергий, справа от него — трое, слева — двое — вот этих семинаристов. Рассказал, что когда пришёл в себя, наместник плакал над ним. И вот, ему я легко залечила ожоги на руках специальными медицинскими пластинками.

Тогда я стала ездить регулярно. Бывало, приеду в Загорск, сначала в Лавру, к Преподобному: «Преподобный Сергий, помоги им». Благословлюсь у дежурного батюшки, и к ним в больницу. Один раз протоиерей Михаил — ой, как над ним поиздевались врачи, порезы зашивали так, без наркоза, а у него сердце больное! — я ему эту накладку сделала, а ему хуже стало. Приходит врач, увидел: «Это что такое? Кто это сделал?» А тот говорит: «Это я сам». То есть, меня не выдал. А я струсила: «Господи, сейчас меня выгонят отсюда». Мне потом матушка одна говорит: «Мы считали, что Вы больничная». А больничные считали, что я лаврская. И меня не выгоняли. Вот ведь чудо какое было!

Ю. – Вы упомянули о знакомстве с каким-то семинаристом, значит у Вас и до этого здесь были знакомые?

Е. П. – Как-то я ездила в Киев к тетушке и там, в монастыре, познакомилась с мальчиком, он на клиросе пел. Тоненький-тоненький такой мальчик, так он старательно пел, но сильно врал мелодию, зато как молитвенно, весь был в молитве. И я его невольно приметила, дождалась, и мы подружились. Когда он меня провожал, я сказала: «Ты хочешь приехать к нам в Москву, в семинарию учиться?» — «Это моя несбыточная мечта». Небо такое чёрное, звездное — мы стоим. Я говорю: «Давай помолимся». …И через год раздается звонок телефонный: «Евгения Петровна? Вас беспокоит Валентин Семко – семинарист». Приехал учиться в семинарию. Сейчас он архимандрит Ириней, благочинный Киево-Печерской Лавры. Солидный такой стал, совсем и не похож на того… как и я непохожа на ту. А тот, который говорил со слезами на глазах о погибших, теперь архиепископ Павел, наместник Киево-Печерской Лавры.

Ю. – И в Оптиной приходилось бывать в те годы?

Е. П. – Да, в начале 80-х годов я поехала туда по благословению о. Саввы, эконома из Даниловского монастыря. Тогда «первый десант» был брошен в Оптину, как выразился о. Мелхиседек, нынешний настоятель Оптинского подворья. Приехала я туда и стала цветами заниматься. Что там было тогда! Всё было сровнено, могил не было, только две могилки были сохранены — отца Амвросия крест, и около самого храма ещё одна могилка о. Варсонофия.

И вот еще интересно. Однажды я приехала и привезла цветы для наместника о. Евлогия ко дню его хиротонии. А попала на обретение мощей. И вот первые цветы преподобному Амвросию – этот букет роз. Поставила я их, и вдруг идет келейник наместника, говорит: «Что ж наделала? Наместника-то как поздравлять?» Я говорю: «Давай машину. Сейчас в Козельск съезжу, может быть, достану». А был октябрь месяц, цветов уже нигде не было. Приехали мы в Козельск на машине — пусто, никаких цветов. Но я ещё знала продавщицу, на дом к ней ездила, когда праздники украшала. Приезжаем, поднимаемся на второй этаж, никого нет. Вдруг поднимается хозяйка, открывает дверь: «Проходите, выбирайте». Вхожу, гладиолусы роскошные, красные. Первое чудо, так сказать, с благословения преподобного Амвросия. Приехала, несу цветы, а навстречу наместник: «Это что такое, преподобному?» – «Не знаю, я по послушанию». А я же для него ездила…

Ю. – Евгения Петровна, как вы стали прихожанкой нашего храма?

Е. П. – Пришла, и мне понравилось. Понравилась простота в обращении о. Сергия. Была удивительная староста, настолько было всё просто, наполнено добротой. То время, когда собирали деньги, подписи, я не застала, но мой отец и соседи по подъезду все принимали участие, какие-то там крохи эти пенсионеры несли сюда в храм. Я пришла несколько позже, уже служба не в колокольне шла, а в самом храме, на полу где-то дощечки лежали, где-то кирпичи, ходили, смотрели, как бы ноги не поломать.

Но это не только наш храм, это вообще, когда только-только начинается возрождение, восстановление монастыря либо храма, присутствует благодать незримо. Такая благодать! Так Господь помогает! Вот, например, Даниловский монастырь. Люди приходили, была разруха жуткая. Мы все старались изо всех сил выложиться, все были охвачены стремлением именно самому внести свою лепту в восстановление.

В Оптиной всё было сровнено, на велосипедах ездили, по могилам ходили пьяные. А потом потихоньку, потихоньку, начали с обители, потом скит. Стали выкупать хибарки старцев у местных жителей. Один всё заламывал-заламывал цену, наконец, договорились, рассчитались, вдруг на следующий день тот бежит с деньгами. Оказывается, ночью он услышал голос: «Встань! Пересчитай деньги». Жена ему говорит: «Ну, ты совсем с ума сошел от жадности». Деньги пересчитали, а там оказалось больше, чем надо. Вот он утром и принес то, что сверх. То есть вначале даже старцы помогали.

И в Донском монастыре то же самое. Когда снимали грунт в Даниловском монастыре, было уже посажено много цветов, и мы решили перенести часть цветов в Донской. Так мы, две «даниловские цветочницы», стали подвизаться в Донском. Сам Господь или святые покровители этого места помогают. И доброта, открытость, любовь присутствуют «не официально», а потом, когда это всё «окультуривается», того уже нет. «Там где просто, там ангелов со сто».

Ю. – А где Вы окормлялись раньше?

Е. П. – Поскольку я рождена и крещена на Петровке, прожила там 50 лет, я стала ходить в ближайший храм — Воскресения Словущего, что за Моссоветом. Там икона Святителя Спиридона с мощами, особо чтимая икона «Взыскание погибших», икона Покрова Божией Матери с изображением Романа Сладкопевца, поэтому туда ходили певцы и артисты. Интеллигенция тогда ходила при советской власти и тайно, и явно. Бывали там Козловский, Нежданова и другие.

Храм окормлял владыка Питирим. С ним было очень просто разговаривать, невероятная простота в общении. Как с отцом Иоанном Крестьянкиным было просто общаться, как душа с душой говорила, так и с владыкой — не смущался человек, не терялся. После того как он давал крест в храме, вся толпа устремлялась во двор. И во дворе он уже уделял внимание каждому, кто желал. Был такой случай. Одна женщина приехала со своей взрослой дочерью. Они постеснялись подойти, видя, какая там толпа, и стояли в сторонке. Владыка уже сел в машину, стал выезжать из ворот, и проезжая мимо, остановился, пригласил их сесть, и в машине он разрешил все их вопросы. Мало того, он спросил, как они добираются домой, и подвез их, куда им было удобно. Он был прост, открыт каждому, никогда не отмахивался от ищущих у него благословения.

Ю. – В тяжелые для Русской Церкви времена Вы все-таки были под покровом храма. Это пришло из семьи или Вы самостоятельно встали на этот путь?

Е. П. – Это Промысл Божий. Я осталась сиротой, без мамы, когда мне было четыре года. Она ушла из жизни в 27 лет. В дом пришла молодая женщина, она оказалась верующая, это позже уже выяснилось, и папа верил в Бога, мальчиком он пел на клиросе, ещё в Петербурге. Мама у меня — коренная москвичка, род идет чуть ли не от Юрия Долгорукого по материнской линии. Так что дух у нас крепкий. Но поскольку всё это было под запретом, тайно верили и отец, и мачеха. Когда я сварена была кипятком, умирала, она точно молилась Господу. Я по милости Божией, видно, по ее молитвам осталась жива, это теперь я осознала. Слава Богу, меня окружали добрые люди. Первый раз я пошла в храм, когда училась еще в техникуме, у нас одна девушка была верующая, она пригласила пойти в храм. И постепенно, постепенно, видимо так Господь вел, что я вдруг стала ходить. А потом мне сделали операцию, у меня опухоль была в носоглотке, я должна была умереть. Но благодаря владыке Питириму, который три раза меня благословил, и я три раза была на волосок от смерти, всё закончилось благополучно. Это чудо было, самое настоящее.

Ю. – Евгения Петровна, что бы Вы хотели пожелать нашему приходскому изданию?

Е. П. – Мне бы хотелось, чтобы в нашей газете была рубрика о текущей жизни нашего храма, чтобы прихожане могли высказывать и радости свои, и какие-то переживания.

У меня, как у старого человека, болит душа о том, что у нас нет общины, семьи. Мы стоим рядом и не знаем друг друга. Какой-то должен быть объединяющий фактор. Мне думается самый простой способ — это общее пение по окончании службы, как было у нас в храме, в Брюсовском переулке у Владыки Питирима. Когда начинается пение, понемножку как-то все объединяются. Начинаются величания и молитвы ко Господу и Матери Божьей — всякие беды, всё проходит, становится светло на сердце, и люди уходят домой улыбаясь и вот эту благодать доносят до дома. Тепло и любовь должны существовать. Мы идем как за глотком воздуха в храм за благодатью. Но не всегда мы ее получаем. Свет уносить нужно с собой из храма.

Да, люди разные, приход у нас большой, а община? Есть у нас община, есть у нас семья? Если человек попадает в больницу, вот этот парень на костылях, кто-нибудь о нем вспомнит? Но мы-то тут, мы должны видеть друг друга, мы должны знать друг друга. Какое-то общение должно быть. Жива ли старушка, наша прихожанка, худенькая такая, слепенькая? Стояла с протянутой рукой у входа, на паперти. И вдруг её не стало. Жива она? Умерла она? Где она? У нас на Потылихе пять человек одиноких людей умерли в квартирах, и только по запаху обнаружили, что они умерли… У нас в храме есть приход и есть десятка, а хотелось бы, чтобы была община, семья, содружество. Мы должны объединяться, другого пути нет.

С Евгенией Петровной беседовала Юлия Харитонова.
Расшифровка аудиозаписи выполнена Л. А. Зуйковой.